Спикер ушел в чужих ботинках из бани, но потом вернул

По соцсетям и мессенджерам распространяется информация о том, что у спикера из кабинки украл всю одежду. Но это явная неправда, потому что на распространяемом фото спикер частично одет. И если можно сомневаться в идентификации Петра ГОГОЛЕВА, то рядом стоящий Константин ФЕДОРОВ, руководитель секретариата Ил Тумэна и его друг, устраняют все сомнения.

В общем, во внерабочее время мужчины сходили в общественную баню по ул. Жорницкого. Там они, судя по всему, хорошо оттянулись. Персонал тоже, бывает, ошибается. В итоге возникла некоторая путаница с обувью. Но, к счастью, все разрешилось наилучшим образом. Ботинки, невзначай унесенные спикером, вернул в пакете его водитель.

А спикер стал даже ближе к народу. Это не коррупция. Не ВИП-браконьерство. Не вождение авто в состоянии а/о. А просто …эпизод. «Свой в доску!», — мол. Не по элитным саунам прячется, а в общественную баню, как все, ходит. И даже с такими примечательными последствиями.

Петр Гоголев не стал прятаться да отнекиваться, а прокомментировал в своем инстаграмме. Дав понять, что и факт похода в баню был, и эрудированным человеком себя показал, Зощенко читает.

Сегодня с утра мне звонят, пишут, спрашивают: Что произошло? А я им говорю: Михаил Зощенко был не только великим писателем, но и провидцем! Помните его знаменитый рассказ «Баня»? Ну вот почти один к одному. Как будто Михаил Михайлович почти 100 лет назад видел эту ситуацию. Но сегодня 2018 год! А мы еще живем в прошлом веке…))) Я, как все граждане нашей республики, могу ездить на общественном транспорте, сходить в общественную баню и где меня многие узнают. «Ничего плохого, кроме хорошего, не произойдет», — написал классик и блистательный юморист Михаил Зощенко. Друзья, предлагаю вам прочитать искрометный рассказ Михаила Зощенко «Баня». БАНЯ

Говорят, граждане, в Америке бани отличные.

Туда, например, гражданин придёт, скинет бельё в особый ящик и пойдёт себе мыться. Беспокоиться даже не будет — мол, кража или пропажа, номерка даже не возьмёт.

Ну, может, иной беспокойный американец и скажет банщику:

— Гуд бай,— дескать,— присмотри.

Только и всего.

Помоется этот американец, назад придёт, а ему чистое бельё подают — стираное и глаженое. Портянки небось белее снега. Подштанники зашиты, залатаны. Житьишко!

А у нас бани тоже ничего. Но хуже. Хотя тоже мыться можно.

У нас только с номерками беда. Прошлую субботу я пошёл в баню (не ехать же, думаю, в Америку),— дают два номерка. Один за бельё, другой за пальто с шапкой.

А голому человеку куда номерки деть? Прямо сказать — некуда. Карманов нету. Кругом — живот да ноги. Грех один с номерками. К бороде не привяжешь.

Ну, привязал я к ногам по номерку, чтоб не враз потерять. Вошёл в баню.

Номерки теперича по ногам хлопают. Ходить скучно. А ходить надо. Потому шайку надо. Без шайки какое же мытьё? Грех один.

Ищу шайку. Гляжу, один гражданин в трёх шайках моется. В одной стоит, в другой башку мылит, а третью левой рукой придерживает, чтоб не спёрли.

Потянул я третью шайку, хотел, между прочим, её себе взять, а гражданин не выпущает.

— Ты что ж это,— говорит,— чужие шайки воруешь? Как ляпну,— говорит,— тебе шайкой между глаз — не зарадуешься.

Я говорю:

— Не царский,— говорю,— режим шайками ляпать. Эгоизм,— говорю,— какой. Надо же,— говорю,— и другим помыться. Не в театре,— говорю.

А он задом повернулся и моется.

«Не стоять же,— думаю,— над его душой. Теперича,— думаю,— он нарочно три дня будет мыться».

Пошёл дальше.

Через час гляжу, какой-то дядя зазевался, выпустил из рук шайку. За мылом нагнулся или замечтался — не знаю. А только тую шайку я взял себе.

Теперича и шайка есть, а сесть негде. А стоя мыться — какое же мытьё? Грех один.

Хорошо. Стою стоя, держу шайку в руке, моюсь.

А кругом-то, батюшки-светы, стирка самосильно идёт. Один штаны моет, другой подштанники трёт, третий ещё что-то крутит. Только, скажем, вымылся — опять грязный. Брызжут, дьяволы. И шум такой стоит от стирки — мыться неохота. Не слышишь, куда мыло трёшь. Грех один.

«Ну их,— думаю,— в болото. Дома домоюсь».

Иду в предбанник. Выдают на номер бельё. Гляжу — всё моё, штаны не мои.

— Граждане,— говорю.— На моих тут дырка была. А на этих эвон где.

А банщик говорит:

— Мы,— говорит,— за дырками не приставлены. Не в театре,— говорит.

Хорошо. Надеваю эти штаны, иду за пальто. Пальто не выдают — номерок требуют. А номерок на ноге забытый. Раздеваться надо. Снял штаны, ищу номерок — нету номерка. Верёвка тут, на ноге, а бумажки нет. Смылась бумажка.

Подаю банщику верёвку — не хочет.

— По верёвке,— говорит,— не выдаю. Это,— говорит,— каждый гражданин настрижёт верёвок — польт не напасёшься. Обожди,— говорит,— когда публика разойдётся — выдам, какое останется.

Я говорю:

— Братишечка, а вдруг да дрянь останется? Не в театре же,— говорю. Выдай,— говорю,— по приметам. Один,— говорю,— карман рваный, другого нету. Что касаемо пуговиц, то,— говорю,— верхняя есть, нижних же не предвидится.

Всё-таки выдал. И верёвки не взял.

Оделся я, вышел на улицу. Вдруг вспомнил: мыло забыл.

Вернулся снова. В пальто не впущают.

— Раздевайтесь,— говорят.

Я говорю:

— Я, граждане, не могу в третий раз раздеваться. Не в театре,— говорю. Выдайте тогда хоть стоимость мыла.

Не дают.

Не дают — не надо. Пошёл без мыла.

Конечно, читатель может полюбопытствовать: какая, дескать, это баня? Где она? Адрес?

Какая баня? Обыкновенная. Которая в гривенник.

1924.